Расскажи мне, мой друг, о том, как все начиналось.
Расскажи мне о сотне так и не сказанных фраз.
Ты тогда так внезапно ушел- мне показалось...
И не с тенью твоей ли всего лишь говорю я сейчас?

Расскажи мне, как давит, мой друг, одиночества бремя.
Расскажи мне, как славят луну уходящие в ночь.
Расскажи мне про ведьм на костре, про суровое время,
И про то, что никто никому не сможет помочь.

Расскажи мне, мой друг, про то, как жестокие боги
На потеху себе разжигали в душах войну.
Расскажи мне немного о рыцарях мертвой дороги,
О тех призраках, что сотню лет не могут заснуть.

Расскажи мне о загнанных в угол, забытых в печали.
Расскажи мне про ненависть, друг мой, на кончиках стрел.
Про все то, что когда-то с тобой мы не замечали,
И про то, что когда-то заметить я не успел.

Расскажи мне о призрачном счастье, что мы не узнали,
И о мертвой душе, сковавшей холодом грудь.
Расскажи мне, мой друг, о том, сколько мы потеряли,
Сколько лет побросали мы в вечность без права вернуть.

Ты помнишь, как давно - полуживые,
Мы шли нехоженой тропой,
Роняя след из капель крови.
Я был истерзан, но живой.

Оставив детские надежды
Гореть на жертвенном огне,
Мы паутину ткали между
Сплетенных пальцев и корней.

Мы ткали собственные жизни
И в одночасье рвали все,
Сжигали порванные письма,
Бросаясь сами в тот костер.

И обожженными руками
Мы собирали вновь куски
Истлевших страхов, мечт, терзаний,
И умирали изнутри.

Мы позабыли все, что знали,
И воем стал безумный крик.
В кровавых отблесках сгорали
Несчастные сердца двоих.

Среди руин прогнивших жизней
Слепая корчилась душа.
Мы шли с тобой тропою прежней.
Но я был мертв, и ты- мертва.

Вскрывая старые шкатулки,
Ищу сгоревшие листы.
И тихо тонут в яде звуки,
Бросая пепел в серый дым.

Вскрываю порванные письма,
Тобой забытые давно.
Знакомая улыбка лисья
Вновь душу режет как стекло.

Вскрываю собственную память,
В осколки разбивая день.
Но только образ не устанет
За мной твой следовать как тень.

Я помню, ты вот так стоял передо мной,
С потухшим взглядом, горестной улыбкой.
Давно забытый всеми, проклятый судьбой.
А плащ, свисавший с плеч, казался тенью зыбкой.

Когда-то, светлый и веселый, ты бывал
Со мною часто, баловень Фортуны.
И каждый двери пред тобою открывал.
Везде ты был желанен, где звенели струны.

На всех пирах ты первым был из тех,
Кто "Слава королю!" кричал, поднявши полный кубок,
Свом задором за собою увлекая всех.
И первым танцевать спешил под хор придрорных дудок.

С отчаянием льва, попавшего в засаду,
Ты мчался первый на врагов под трубный звук,
Саму победу в битве принимая за награду.
Ты истинный был рыцарь, ты был друг.

Я помню, ты сидел тогда вот так со мной,
Разбитый. Сломленный. Непобежденный.
И все, к чему тогда стремился всей душой,
Ты вдруг отверг с проклятьем затаенным.

Потухший взгляд, печальная ухмылка,
Сменившая улыбку на губах,
Сковавшая то сердце, что так горячо и пылко,
Твердило, что ему совсем не ведом страх.

"Позыв к желаньям - низменный позыв,
А к счастью- бесконечно глупый" -
Мертвенность губ сухой усмешкой скрыв,
Ты говорил, в душе боровшись с мукой.

"В дороге жизнь. За праздность юных лет
Сполна я расплатился той монетой,
Что мне дарила бы блаженства райский свет,
И искупление грехов своих посмертно

Все, чем я жил, я в грязь втоптал, безумный.
Я проклял все, Фортуне месть сулив.
Я безрассуден был, могилу ночью темной
Себе я вырыл сам. Я мертвым был, но жив.

Безумцев, отлученных навсегда,
Сама природа презирает, отвергая.
Я был изгнанником, но тяжкая вина
Сама мне наказаньем страшным стала.

Под бледной светлой тенью мертвенных покров
Скрывается огонь, меня так жарко жгущий
Внутри всего, что не хватает праздных слов
Сказать, насколько страшен этот крест гнетущий."

Я помню, ты сидел тогда вот так со мной
И усмехался вою ветра злого,
Поднявшего свой гнев над каменной стеной,
Чей стон отчаяния был полон, но пустого.

Ты был задумчив. Потемнелый взор
С тоскою отражал больную душу.
И ветер, яроство стучавший о затвор,
Тебе не мог помочь своей холодной стужей.

Ты был печален. Жгучего огня
Ты был унять в себе уже не в силах.
Блуждающей душой ко мне пришел, и я
Молчал, а кровь все стыла в жилах.

Истерзанный тоской давно забытой боли,
Истрепанный в боях, с проклятием на плече,
Усталый рыцарь, пленник собственной неволи,
Проходит мимо, оставаясь в стороне.

Он снова здесь, он снова в этом месте,
Сюда влечет его невидимой рукой судьба.
Тот храбрый рыцарь, бывший так недавно эталоном чести,
Он снова здесь, где прозвучали страшные слова.

Как тень сухой листвы, немой, печальный рыцарь
Из ночи в ночь он здесь, он слышит голос вновь.
Тот, что забыть нельзя, как и нельзя забыться.
Проклятие, что бросила ему его любовь.

Среди столбов обугленных в молчании блуждая,
Он снова слышит крик, летящий к небесам.
Пусть церковь ведьмам и не обещает рая,
Он все еще надеется увидеть ее там.

Он снова пламя видит яркое перед собою,
Что птицей огненной взмывает. И ее.
Ее в том пламени. Безумною толпою
Пустая движет ненависть и ей живет.

И те слова, слова, что стали роковыми,
Проклятие из пламени ему летело вслед.
Слова, что он тогда считал совсем пустыми,
Забыв о том, что это ведьмы был ответ.

Ее он предал, предал, не жалея
Ни чувства чистого, ни памяти, ни слов,
Что он ей говорил, от робости немея..
Но сердце ведьмино ответило на зов.

И там, в толпе беснующейся, дикой
Она увидела его с усмешкой на губах.
Он сам послал ее на смерть. И с громким криком
Неслось ему проклятие из пламени костра.

С тех пор прошли года, забылось время,
Когда сжигались ведьмы на кострах.
Но здесь еще блуждает рыцарь, позабывший верность
С отчаянием немой агонии в глазах.

Живущий вечно, проклятый, забытый.
С уставшим взглядом вечной пустоты.
И только губы раз за разом шепчут лишь одну молитву,
Молитву о прощении греха своей вины.

И снова он. Сюда приходит ночью.
И снова видит образ роковой судьбы.
И снова слышит те слова, засевшие в ушах так прочно,
Но впереди агония, а за спиной кресты....

Сквозь миры и сквозь тонкие нити судьбы непреклонной,
Не оглядываясь назад, смотря только вперед,
По заросшей травою дороге призрачно-сонной,
По безликой тропе усталый рыцарь бредет.

Позабыв, кем он был, он отдал себя воле Фортуны,
Начертавшей усмешку на мертвенно-бледных губах.
И когда о любви трепетали скрипичные струны,
Он любовь эту мертвой держал на руках.

Позабыв о пирах и веселье, столь громком и шумном,
Променял на тоску и потухший, измученный взгляд.
А на ткани плаща в серебристом сиянии лунном
Онемевшею болью кровавые пятна горят.

Листвой осенней увядая,
Сухим песком ссыпаясь с рук,
Надежды, мысли, погибая,
Вновь открывали сердца стук.

Ненужные уже признания,
И тихий шепот за спиной.
Несдержанные обещания
Уже не скажут мне "постой".

Забытые в тени улыбки,
Дрожащий голос, нервный смех.
И ты...и мы настолько зыбки,
Что мысли здесь реальней всех.

В руках отчаянно сжимая,
Все, что могу еще держать,
Я вижу....нет, скорее знаю-
Ты улыбаешься опять.

Осенних листьев шелест, звуки
Меня вновь тянут за собой.
Вздохнув, я опускаю руки...
Скажи, ведь правда...Я же твой?

Вернуть - нельзя, забыть - не в силах.
Я вспоминаю голос твой.
Все то, что ты уже забыла,
Что не звала, как я, судьбой.

Пройдя сквозь время, сквозь забвение,
Я снова здесь, быть может зря.
Я жду лишь твоего прощенья,
Один твой взгляд спасет меня.

Превозмогая муки ада,
Метаясь средь добра и зла,
Я представлял Богиню рядом.
Богиней этой ты была.

Твой голос, что шептал когда-то
Мне те заветные слова,
Я выхватил из тени мрака,
Я их хранил в шкатулках сна.

Твой образ в сердце запечатав,
Кидался в самый страшный бой.
Он охранял, от смерти прятав,
Безликий Бог мой был тобой.

Теперь, спустя года и время,
Я снова здесь и вновь с тобой.
Я вынес до конца то бремя,
Что завещал мне голос твой.

Ища себя среди развалин,
Из лоскутков вновь душу сшив,
Твой образ, что был так реален,
Навечно запечатал в них.

И каждый раз пред самой битвой,
Твои слова, что в горсть собрал,
Я повторял, словно молитву,
И образ в сердце воскресал.

Пройдя через миры, столицы,
Ища утраченный покой,
Вернулся вновь к тебе, Царица.
Я снова раб и снова твой.

Ангельская кровь струится по ступеням,
Лестница в наш рай испещрена костьми.
Помнишь, как когда-то мы с тобой здесь, преклонив колени,
Вслушивались в шорох крыльев, видели огни?

Помнишь тихий, мягкий шепот у себя над ухом,
Трепетанье белых крыльев, ангельский напев?
Как смотрели мы наверх с надеждой, как смотрели с мукой.
Возжелавши рая, усмиряли гнев.

Помнишь те ступени, тот холодный камень,
Уходящий вверх, играючи пронзавший небеса?
И вверху массивные ворота столь желанного и чаянного рая.
Запертый, для нас с тобой закрытый навсегда.

Вспомни нашу дикую, безудержную жажду,
Вспомни – жуткий гнев затягивал петлю,
И безумие бурлило и кипело в каждом.
Как, молив о рае, гибли в том бою.

Лестница в Эдем испещрена забвеньем,
Вспорота безумьем, выедена тьмой.
Мы с тобой тянулись вверх, молились о спасении,
Ангельское пение слыша за спиной.

Ты неслась все выше, с дикостью, безумством,
Я сдирал колени и ловил твой след.
В кровь сбивая ноги, обостряя чувства,
Пыль глотал и в мраке видел яркий свет.

Задыхаясь, падал, гранями сознанья
Замечая трепет крыльев на ветру.
Ты взбиралась выше, и дробился камень
Под твоей ногою, врезавшись в ступню.

С каждым шагов выше, ты теряла силы,
Падала на камень, и струилась кровь.
Я тянулся следом, порванный, избитый,
Поборов безумье стянутых оков.

Ты тянула руки, проклиная небо.
Кровь из ран струилась. Кем был твой палач?
Ты безумной гарпией вверх тянулась слепо,
Я же слышал ангелов, их надрывный плач.

На пороге рая ты в изнеможении
Пала на ступени, кровь текла из ран.
Под ногами камень разлетался щебнем,
Я нагнал тебя у ворот в наш храм.

Ты тянула руки, слепо, как безумный,
Рассыпаясь прахом на моих руках.
Маховые перья трепетали кругом,
Тихий плач струною вился в небесах.

Ты песком ссыпалась, разлетаясь пеплом,
Я смотрел с отчаянием, боль душила гнев.
Ты взлетела пылью, и исчезла с ветром.
В трепетании крыльев слышался напев.

Я стоял, избитый, на пороге рая.
Свет блаженный, лившись, жег огнем меня.
Боль душила плетью. Ангельская стая
Гарпией кружила, перьями гремя.

Вход в мой рай заказан. Дверь открыв несмело,
Замер на пороге, вглядываясь в свет.
Он дарил блаженство, и немело тело,
Он сулил спасенье после стольких лет.

Но, закрыв ворота, развернулся. С болью
Прошептал молитву, глухо, как в бреду.
Наша в рай дорога пропиталась кровью.
Мы с тобой, родная, встретимся в аду.